Психолог? Нет он не волшебник,
Не шарлатан, не чародей,
Он не святой, не тяжкий грешник,
Он – человек среди людей.
Как-то, еще учась классе в восьмом, неожиданно для себя открыла, что моя сестра – психолог. Долго расспрашивала ее, что к чему, зачем психолог нужен, «что он за зверь, и с чем его едят». В конце концов, я твердо решила – быть и мне психологом. И вот свершилось! Спустя 9 лет после моего «откровения» я пришла работать психологом в свою родную школу (кстати сказать, в годы обучения в ней о наличии психолога в штате даже и не подозревала). Четвертый год хожу по школьным коридорам, отвечаю на приветствия детей, зовущих меня по имени-отчеству, и каждый день заново открываю для себя, что ж я «за зверь такой и с чем меня надо есть»… Психолог?!
Первое родительское собрание заставило меня напрочь забыть о том, что я – психолог. Девчонка-студентка, а никакой я не психолог! «Они же все взрослые! Как я могу им что-то говорить?!» — мне было страшно. Директор меня представил. Я начала говорить – о себе, как о человеке, о роли психолога в школе… И вдруг стало так спокойно, словно и не было страха, волнения, неуверенности. 
— Ты молодец! – сказал мне директор. – Вышла и просто стала с родителями говорить. А я так за тебя волновался!
«Но ведь психолог и должен просто говорить, — подумала я. – Я – психолог?!»
Череда звонков «урок – перемена», «урок – перемена». Моя жизнь снова подчинена им. Очередной звонок пропел о начале урока, и школьные коридоры опустели. Пройдя еще один лестничный пролет, слышу шум, возню. Мальчишки – шестиклассники что-то не поделили. Видимо, предмет «дележа» достаточно значим, ведь даже мое появление их не останавливает.
 - Мальчики! — обращаюсь к ним я, одновременно кладя руку на плечо одного из них. 
Они отскакивают друг от друга и в один голос начинают вопить: 
— Это он! Я просто стоял!
 Успокаиваю обоих, напоминаю, что урок уже начался. На их лицах тут же появляется изумление по поводу неуслышанного звонка и некоторое недоверие ко мне: «Что, неужели и правда ругать не будет?» 
— Вы помните, из-за чего начали драться? — мой вопрос на некоторое время ставит их в тупик. 
— Да ерунда все это, Татьяна Адилевна, — с улыбкой говорит один. – Да, Сашк?
— Ага! — и ответная улыбка расцветает на лице другого.
— Но если что, мы зайдем к Вам это обсудить! — подхватывая портфели, нестройным хором отвечают ребята. 
Мы втроем смеемся, и мальчишки уже бегут к нужному кабинету.
«Откуда в них это? – размышляю я, продолжая свой путь по опустевшему коридору. Кто учит их решать вопросы кулаками: семья, школа, общество? А главное, что и как я могу исправить?! Ведь я – психолог…»
«Последний год, десятый класс. Какая зыбкая граница…» Сейчас, правда, последний год  — это одиннадцатый класс, но сути это не меняет. 
— Тань, я ее вообще не понимаю. То есть совсем. Да и никто не понимает! — жаловался мне за чашкой чая Женька, брат моего одноклассника. 
Общение наше в последнее время приобрело иной характер: знакомая ему с первого класса Таня, с которой он виделся изредка, стала Татьяной Адилевной, школьным психологом, которую теперь он встречал каждый день, а вот действительно поговорить случалось по-прежнему редко. В этот раз речь зашла об учителе математики – ответственной и всей душой болеющей за дело обучения женщине. Одиннадцатый класс в лице Женьки отказывался ее понимать. Причем, этот отказ выражался в самых разнообразных и подчас непредсказуемых формах: опаздывали на уроки, ссылаясь на очередь в столовой, пускали самолетики в пасмурные и солнечных зайчиков в ясные дни, отказывались выполнять классную (а домашнюю и подавно!) работу, а также учить алгебру и геометрию вообще! Дескать, не сдадим экзамен – ей же хуже будет. При этом весь класс усиленно занимался с репетиторами, опустошая кошельки родителей, но совершенно не заботясь о пополнении багажа знаний. Сама же учитель математики, жалуясь коллегам на этот одиннадцатый класс, ставший реальным воплощением ее кошмарных снов, ни разу ко мне не обратилась. Итак, конфликт налицо. Только вот сообщили мне о нем в приватной беседе, как старшему товарищу. Пытаюсь разобраться: как долго все это тянется, с чего началось. 
— Ты думаешь, я помню?! – убил меня своим ответом Женя. – Мы бы уже и рады закончить все это, ор на уроке надоел. Только вот как?
 Обещаю подумать. 
И тут, пару дней спустя (о, чудо!) посреди урока ко мне в кабинет разъяренная врывается та самая учитель математики: 
— Сделай с ними что-нибудь! Ты же психолог! Я устала!
 В очередной раз убедившись, что в представлении людей психолог и Гарри Поттер с его волшебной палочкой одно и то же лицо, предлагаю поговорить. Снова возникают вопросы о причинах и длительности конфликта. Я узнаю, что «они всегда были такими». В ходе беседы предлагаю заполнить «Карту конфликта», с одной стороны записав все, что в ребятах нравится, а с другой – все, что не нравится. При этом упоминаю, что ребятам будут предложены такие же «Карты». Реакция сражает наповал:
 - ЧТО?! Да кто они такие, чтобы ко мне претензии предъявлять!? Какое они на это имеют право?! А ты им еще и потворствуешь!
Конфликт, конечно, был решен. Со временем. И все ребята успешно сдали экзамены. Только вот «предъявлять претензии» эти формирующиеся личности имели право. Жаль, что в той ситуации так считала только я. Но разве я могла придерживаться другого мнения?! Ведь я – психолог.
Ну вот… И меня постигла та же участь – сломался мобильный телефон. На пороге сервисного центра встречает мастер. Проходим. Он забирает телефон и просит подождать. Усаживаюсь в приемной и достаю книгу с намерением дочитать. Тут в приемной появляются мама с двумя детьми – мальчиком лет четырнадцати, переживающим пубертатный период, и жизнерадостной девчушкой – щебетуньей, пребывающей в беззаботной поре дошкольного детства. Наблюдаю. Классические типажи. Мама – женщина лет сорока, хотя, может быть, на самом деле и моложе. Уставшая, тянущая на себе дом и детей, махнувшая на себя рукой и от того еще более несчастная. Мальчишка нехотя отвечает на ее вопросы сквозь льющуюся из наушников музыку. За плечами серый рюкзак, руки в карманах таких же серых потертых джинсов.  И лицо – колючий взгляд из-под сдвинутых бровей. Пока они ждали своей очереди, девчушка, этакий лучик солнца в оранжевом комбинезоне, успела обежать приемную, проверить наличие воды в кулере, отсутствие стаканчиков для питья той самой воды, мягкость оставшихся свободными кресел и одарить всех присутствующих слегка беззубой улыбкой. Наконец, приемщица готова выслушать их проблему и мать начинает рассказывать готовым перейти на крик голосом о неисправностях в ноутбуке, купленном за большие деньги, о неспособности сотрудников сервисного центра эти неисправности устранить, ведь это уже не первое их обращение. И мне становится очевидно, что в этих «жалобах на ноутбук» сосредоточены все претензии к миру, а девушка – приемщица как раз и олицетворяет собой весь этот враждебный мир. Приемщица приглашает мастера, работавшего с этим ноутбуком ранее. Мальчик вытаскивает наушник, готовясь отвечать на вопросы, но мать его перебивает, хотя совершенно очевидно, насколько она далека от понимания всего происходящего с этой сложной машиной. Мастер обращается к подростку, мать снова встревает в разговор: 
— Да что вы ему говорите! Он все равно ничего не понимает! – и я вижу явно, что ей стоило больших усилий сдержаться и не отвесить сыну хороший подзатыльник. 
А в это время девчушка дергает маму за рукав, рассказывает ей про пересыпанные в карман конфеты и про то, что выдавать она их будет только по одной и только тогда, когда сочтет нужным. Ноутбук отправляется на диагностику. Мама, сын и дочь усаживаются ждать. Мальчик снова одевает наушники, откидывается на спинку кресла, закрывает глаза и складывает руки на груди. Мать пытается выяснить, понял ли он, что сказал мастер, а девчушка в оранжевом комбинезоне, одетом словно назло осеннему московскому ливню, продолжает дергать маму, пытаясь рассказать ей на этот раз про результаты проверки приемной сервисного центра… 
Мой телефон будет жить, надеюсь, что и ноутбук этой семьи тоже… Только мне сложно называть этих людей семьей и еще мне очень хочется им помочь… Правда, работаю я лишь по запросу! Ведь я – психолог…
 «Танюш! Я даже и не знаю, что делать…» — именно с этих слов начинаются все запросы от учителей и консультации. Учителя подходят в коридоре в промежутках между «кормлением детей» и дежурством в рекреации. И вот уже четвертый год я стараюсь отучить их от пагубной привычки, привитой им моим предшественником, — консультировать на ходу.  В очередной раз приглашаю зайти ко мне в кабинет. И вот, сидя в мягком кресле и наблюдая за первыми робкими шагами весны, я слушаю историю о «шалопае, не дающем родителям жить, учителям работать, а одноклассникам учиться». На этот раз «шалопай» убегает из дома, не первый раз и даже не на пару часов. Спустя урок, передо мной в том самом кресле, где сорок минут назад на него жаловалась его «классная мама», сидит он – пухлый мальчишка с большими глазами. Каждый раз, готовясь к консультации, я немного теряюсь. Каждый раз я размышляю с чего начать. И каждый раз решение приходит само собой, словно материализуется из воздуха. Димка сидел напротив меня зажатый, готовый к тому, что я буду его ругать, читать нотации и окончательно убеждать его в том, что он плохой, ведь «хорошие мальчики из дома не убегают». И, не оправдав его ожиданий, я немного подалась вперед и спросила: 
— Дим, как у тебя дела? Как прошел твой день?
 Я до сих пор гадаю, что же такого было в моем вопросе, но Димка спросил в свою очередь: 
— А Вам действительно это интересно?
 И первые дни он прибегал просто, чтобы рассказать как у него дела, и непременно спрашивал о моих. Потом мы читали про Тома Сойера, про переживания тети Полли… И Димка начал говорить: про маму и бабушку, про музыкальную школу и про одноклассницу Катю, и про то, почему он сбегает из дома. А уходя, он сказал: 
— Спасибо! Вы одна из взрослых меня понимаете!
 Через несколько дней пришли Димкины мама и бабушка. Такие мамы, увы, встречаются часто. Они отдают детей в школу, «чтобы их там развивали и воспитывали», а сами работают, «чтобы кормить их и одевать». А еще часто встречаются бабушки, которые знают, как воспитывать детей лучше, чем Макаренко; а в деле развития ребенка Выготский, по сравнению с ними, – дилетант. Я пыталась донести до них, что происходит с их Димкой, рассказать о возрасте, о стилях воспитания… Но от бабушки я услышала то, что боялась услышать с того самого первого родительского собрания:
— Вы еще молодая, своих детей у Вас нет. А я уже двоих вырастила! Вот когда своего вырастите, тогда и поговорим!
 А Димка больше не приходил…
Я долго думала и переживала, а что если я и в самом деле окажусь «сапожником без сапог»?! И все же я уверена: мне хватит мудрости не видеть в своих собственных детях очередных клиентов, но это будет потом, когда я буду мамой… А пока я – психолог!