Журнал Информ-образование

Дело идет к свадьбе

Анна Ивановна спокойна

Эта невысокая, уверенная в себе женщина с темной родинкой на щеке и волевой складкой между бровями – моя давняя знакомая. Еще тогда, когда ее Даша была моей воспитанницей в педучилище, мы не раз по-дружески беседовали. Анна Ивановна трудилась на стекольном заводе и много рассказывала об увлекательнейшем, по ее мнению, процессе производства стеклотары. Однажды я поделилась с ней намерением провести со своими ученицами – будущими воспитательницами детских садов – экскурсии на различные предприятия, чтобы на вопросы малышей, как пекут хлеб, печатают книги, ткут ситец, девушки могли ответить детям правильно.

Анна Ивановна немного обиженным тоном сказала, что печь хлеб – куда легче, чем делать стеклянные банки. Я поняла намек и тотчас спросила, можно ли побывать на стекольном заводе. Женщина расцвела и заверила меня, что она как член заводского комитета профсоюза не только устроит разрешение на такую экскурсию, но и даст в экскурсоводы опытного человека, чтобы как можно лучше все объяснить девчатам.

Потом Даша окончила педучилище, уехала работать в степную заволжскую деревню. Но с матерью ее мы по-прежнему довольно часто встречались, благо, жили поблизости, подолгу беседовали, обмениваясь новостями, говорили о Даше или вспоминали жизненные ситуации, вызывающие раздумья. Суждения Анны Ивановны были основательны, она не любила кривить душой, говорила по-рабочему прямо, порой даже жестковато, но метко. И всегда четко определяла отношения между людьми.

Как-то раз, весенним вечером, я возвращалась с работы по набережной. Хотелось посмотреть на Волгу перед ледоходом, подышать свежим воздухом. Вдруг хлопнуло окно, и меня окликнул знакомый приветливый голос:

– Зайдите, пожалуйста, Дашутка в гостях, а потом на целину едет, в Казахстан.

Даша встретила меня у калитки и повела в светлую просторную комнату с окнами на Волгу, где Анна Ивановна готовила дорожный чемодан. Даша расспрашивала об училище, о подругах, преподавателях, обо всем, что изменилось за три года. Мне, в свою очередь, интересно было узнать, как ей работалось. Но нашу задушевную беседу прервали новые гости: зашли две соседки. Разговор перескакивал с одного на другое, потом затронули больной вопрос: хорошо, когда дети рядом, и как опасно их отпускать, особенно девчат. Глупые еще, а тут полная свобода...

– Разве их удержишь! Поговорите вот с ней, – не без гордости указала Анна Ивановна на дочь.

Соседки сокрушенно качали головами, предупреждая мать: девушка такая молоденькая и едет одна да еще в чужой край.

– Выскочит замуж за кого зря, наплачешься с ней, Ивановна. А то и внучонка привезет тебе на воспитание. Нынче так: сама снова в девушках, а бабушка – нянчись.

Я почувствовала, что Анне Ивановне неприятен этот разговор накануне отъезда дочери, но вмешаться не успела. Анна Ивановна ответила сама спокойно и уверенно:

– У меня со старшей Зоей ничего плохого не вышло, думаю, и Дашутка понимает, что к чему. Двадцать лет вдалбливала ей, пора усвоить.

А девушка даже не высказала своего отношения к суждению соседки, хотя оно, в сущности, было обидным для нее. Она держалась так же, как и мать, спокойно, словно этот разговор ни в коем случае не мог касаться ее. Мне стало очень интересно. Захотелось поближе сойтись с семьей Анны Ивановны, узнать, какие понятия внушает она своим дочерям. И после проводов Даши я стала сначала изредка, потом все чаще заходить в этот дом на набережной. Время сдружило нас еще больше. Мне нравилась спокойная, непритязательная обстановка в доме Анны Ивановны, атмосфера дружбы и взаимного доверия, царившая здесь, хотя наши разговоры по вечерам проходили живо, даже бурно, заставляя потом долго размышлять и приглядываться к жизни.

Лучше ли синица в руки?

Летним вечером к Анне Ивановне зашла возбужденная подруга ее младшей дочери Маринки.

– Знаете, тетя Аня, я выхожу замуж. Вот насчет платья свадебного хотела договориться...

– Слыхала, слыхала, – отозвалась Анна Ивановна. – Сережка вернулся из армии. Что ж он так, с ходу, тебе и предложение сделал?

Девушка потупилась, Анна Ивановна сочла ее смущение вполне естественным и продолжала:

– Ну, о платье ты не тужи. Смолоду я в модных портнихах считалась. А нынче хоть и не беру работу, но для друзей всегда могу. Для такого дела помогу, сошьем...

– Тетя Аня, – вспыхнув, перебила ее Липа, – я ведь не за Сергея. С Сережкой у нас все кончено...

– Как кончено? – даже привстала из-за стола Анна Ивановна. – Вы же в школе столько дружили, и ты его из армии два года ждала! Что за новости?

То краснея, то бледнея, Липа пересказала свой серьезный разговор с Сергеем. Оказалось, что Сергей любит девушку по-прежнему, но обязательно хочет учиться и предлагает ей ждать, пока он кончит институт.

– Ну, а вы? – не выдержала я.

– А что я? Что ж я снова буду ждать его пять лет? Мне тогда двадцать пять стукнет. Может, он и взять не захочет такую старуху, и тогда – оставайся, лавка с товаром! Расписки же с него не потребуешь, что не разлюбит, – вздохнула девушка.

– За кого ж ты выходишь? – тихо спросила Зоя, старшая дочка Анны Ивановны.

– За Ванюшку Аксенова...

–Что-то быстро тогда у вас, Олимпиада, все сладилось! – недоумевала Анна Ивановна.

– Он мне нравится...

– Да что там нравится, – вступила в разговор Маринка. – Это она со зла, Сережке хочет доказать.

– А мать как же смотрит? – не успокаивалась Анна Ивановна.

– Мама говорит, лучше синицу в руки, чем журавля в небе...

– А ведь любишь-то Сережку, вижу! Ох, Олимпиада, крутишь ты!

– Не уговаривайте, тетя Аня, – в голосе девушки послышались слезы, – все равно выйду за Ванюшку. Этот любит меня, все пятки оттоптал. А тот? Если бы любил, разве заставлял бы пять лет ждать? Ведь не война же!

«Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло...» – насмешливо пропела Маринка слова из популярной песенки.

Липа вдруг сорвалась с места и выбежала из комнаты.

– Вот тебе и синица в руки, – вздохнула Анна Ивановна, не сделав даже попытки остановить Олимпиаду. – Тут подумаешь. Сережка – парень хороший, знаю я их семью. Только вот родители у него слабые, младших еще трое. Он ведь, ясная вещь, женился бы. Побаивается, как бы не сорвалось с учебой. А девке муторно пять лет терзаться. А вдруг разладится?

– Я читала, – надменно вскинула брови семнадцатилетняя Маринка, – и по десять лет ждали.

– В книжках-то, доченька, легче ждать, а каково в жизни остаться одной или после стольких лет ожидания выйти за немилого...

– А Сергей будет счастлив после института, если потеряет Липу, как ты думаешь, мама?

– Жизнь покажет, – снова очень тихо сказала Зоя. – Может, весь век горевать будет...

– Нет, девчата, – твердо проговорила Анна Ивановна. – Не всякий раз ждать, что жизнь покажет. Иной раз вмешиваться надо, помогать людям. Только что тут придумать, а? – обратилась она ко мне.

Выход должен быть

Я готова была искать выход вместе с Анной Ивановной, но задача была не из простых. Сергей хочет и должен учиться, Липа не хочет и не может ждать пять долгих лет. Значит, конец любви? Нет, так нельзя, какой-то выход обязательно должен быть.

Время шло. По словам Анны Ивановны, Липа все еще тянула, все откладывала решение о свадьбе с Ванюшкой Аксеновым. Я помнила о Липе, но с началом учебного года дел прибавилось, все остальное ушло на задний план. Но однажды по дороге домой я рассказала об Олимпиаде своей коллеге, с которой мы проработали в училище не один год. Сдержанная женщина приняла это почему-то близко к сердцу.

– Зря она торопится. Отговорите, пока не поздно. Пожалеет.

– Вы в этом уверены? — моя коллега с минуту молчала, потом твердо сказала:

– Если хотите знать, со мной случилась аналогичная история.

– Что вы? Как же?

– А так... Больше десяти лет прожили с мужем и с каждым годом отдаляемся все дальше и дальше. На душе пустота леденящая. Все, кажется, есть: порядочный муж, дети, — словом, семья. И в то же время такое ощущение, точно обделила меня судьба в самом главном...

– Вот уж не думала, – вздохнула я, а в голове пронеслось: «Как же мы мало знаем о людях, с которыми годами трудимся бок о бок!»

– Не удивляйтесь. Я никому не говорила о своем...

Не знаю, почему сейчас сказала. Жаль стало девушку. Мы ведь часто по глупости губим свое счастье.

– Так ведь не хочет она ждать пять лет!

– Правильно не хочет... Я тоже из армии ждала и не дождалась... И не надо ей ждать столько. Пусть подождет год-другой, а там все будет иначе, уверяю вас. Да вы сами посудите...

Мысль была подана. Мы с Анной Ивановной ее обсудили, и та со свойственным ей терпением принялась убеждать Олимпиаду. Не раз и не два то мягко, то требовательно советовала она самолюбивой девушке:

– Откажи Ванюшке, не губи парня своей жалостью. Что может быть хуже неразделенной любви! А Сергею напиши, что ждешь, что будешь ждать. И пусть тебе пишет. Да ты погоди, не ерепенься. Ждать-то недолго, годика два, не больше...

Липа упрямо отворачивалась.

– Ты девушка и должна понимать. Человек сейчас в себе не уверен, боится, что женитьба учебе помешает. И прав. А как зацепится, почувствует, что институт от него никуда не денется, что при любых обстоятельствах получит диплом, тогда он с тобой сам о свадьбе заговорит. Любит он тебя... Похудел от тоски...

Последние слова Анны Ивановны словно бальзам пролили надушу девушки. Она облегченно улыбнулась. А Анна Ивановна вдруг сказала:

– Ты и сама иди учись. Говорят, при фабрике техникум вечерний открывается. Маринка туда рвется. И тебе туда дорога...

– Ой, тетя Аня, боюсь: не справлюсь я. Работать и учиться – тяжело...

– А мне, думаешь, легко было с Зойкой на руках заочно учиться. Свое производство надо досконально изучить, тогда на тебя другими глазами будут смотреть, и ты себя оценишь. И время, между прочим, быстрее пройдет, и не заметишь, как Сергей за тобой приедет...

Споткнулся – это еще не упал

В печальной истории Сани М., учившейся в педучилище шесть лет назад, казалось, нельзя было ничего изменить. Таково было мнение учителей и подруг. А между тем все могло быть иначе.

Я часто видела, как худенькая усталая Саня спешила в ясли за сыном в то время, как ее подруги играли в волейбол или собирались на танцы. И от сознания собственного бессилия мне было горько. Я наблюдала за ней в течение трех лет, Саня всегда была одна. Складывалось впечатление, что она навсегда запретила себе развлечения.

Саня много лет дружила в родном селе с Кимом, сыном ветврача, и глубоко верила, что он ее любит. В то лето, когда она почувствовала себя матерью, Ким окончил юридический институт, и она была уверена, что препятствий к свадьбе больше нет. Но мать Кима восстала. Она объявила сыну, что если он женится на этой опозорившей их девчонке, то она повесится. Перед молодым человеком встал трудный вопрос: бросить Саню с ребенком или толкнуть мать на самоубийство. Он предпочел первое.

В маленькой Сане проснулся характер. Она не оставила учебы в педучилище и растила здорового ребенка. Но сила характера не все может исправить. Горькое разочарование и печаль стали спутниками молодой женщиной. А что же Ким и его мать? Ким женился, но, говорят, сильно тоскует по Сане. У него нет детей, и мать теперь упрекает невестку. Да, Саня и Ким споткнулись. Вероятно, если бы родители внушили им в свое время, что девичью честь и порядочность юноши надо беречь, этого бы не случилось. А когда случилось, тяжело ведь было не только родителям Кима, но и родителям Сани. Неужели мать и отец Кима остались равнодушными к факту рождения внука? Во всяком случае они повинны в том, что трое близких им людей, в том числе собственный сын, могут остаться несчастными на всю жизнь.

Разум или чувство?

– Бить некому таких матерей! – с сердцем сказала Анна Ивановна, выслушав эту историю. – Вы думаете, она бы повесилась? Куда там! Такие сами кого хочешь со света сживут. Подумать только: сына сделала подлецом и внука осиротила. И все из-за приличия! Говорят, снявши голову, по волосам не плачут. Не сумели воспитать сына порядочным человеком, на внуке нечего приличия соблюдать. А тоже мне, поди, и нос задирает перед колхозницами! Ветврачиха!

– Послушать тебя, так эти молодые — просто невинные овечки,– вспыхнула Зоя. – А он, этот сынок, о чем думал, если он не подлец! А эта девчонка... Эх, сколько их учат и все не научат!

– Ну, а если это случилось помимо их воли, если они не виноваты? – вступилась Марина.

– Глупая ты! И запомни: без воли и разума у человека ничего не происходит. На то он и человек.

– Но ведь разумную любовь многие осуждают, считают ее неполноценной, – упрямо спорила Марина.

– А я осуждаю низменную любовь и считаю, если человек любит, то думает прежде всего не о себе, а о другом, о том, кого любит.

– Я читала... – начала Марина.

– Не знаю, что ты читала, – прервала ее Зоя, – а вот послушай, что с твоей старшей сестрой было. В августе сорок второго года, когда немцы подошли к Сталинграду, я вернулась со строительства укреплений. Нас отпустили, потому что там уже начались бои. Вы уже давным-давно были в Томске, а я никак не могла переправиться через Волгу. Помог мой друг, летчик Саша, который в Сталинграде залечивал ранение. Он должен был отыскать за Волгой госпиталь, куда получил предписание, а я — ближайшую железнодорожную станцию, откуда можно было бы уехать. Неделю мы с ним пробирались по прифронтовым дорогам, ночевали прямо в лесу или в стогах сена. Шесть ночей мы оставались с глазу на глаз в смутное военное время. А было мне тогда, вот как тебе сейчас, семнадцать лет, а ему — двадцать, и мы любили друг друга. В последнюю ночь Саша сказал: «Не бойся, я сберегу тебя ради нашей любви. А если не вернусь, пусть тебя никто не упрекнет потом. Мне так спокойнее, потому что я тебя очень люблю». Вот такую любовь я понимаю!

Все молчали какое-то время. Видно, эту интимную страницу своей жизни Зоя приоткрыла впервые. Я смотрела на волевое, как у матери, Зоино лицо и думала: наверное, если бы на твоем пути, Зоя, встретился непорядочный человек, ты бы сумела постоять за себя. Ты ведь убеждена в своей правоте, и характер у тебя, видимо, твердый. А парни это чувствуют.

Не служанка, а подруга

Словно отвечая на мои мысли, Анна Ивановна заговорила о женском характере:

– Женщина – главное лицо в семье. Без характера ей семью не сплотить, не поднять и детей не вырастить.

– Это чтобы всех в кулаке держать? – засмеялась Зоя.

– Ну-ну, ты над матерью не подсмеивайся! Я про женское достоинство толкую, а его только с детства воспитать можно. Девушка должна входить в дом мужа гордо, с достоинством, как королева, а не униженной и виноватой, будто ее взяли из милости. Это она милость оказала, что ответила любовью на любовь, и муж всегда должен чувствовать это. Тогда и ценить будет. А коли она себя служанкой поставит, так и помыкать ею все будут: и муж, и свекровь, и дети...

Анна Ивановна возмущалась безвольными и бесхарактерными женщинами.

– Поверите, – говорила она, обращаясь преимущественно ко мне, но искоса наблюдая за своими дочерьми, – у нас на заводе — больше половины женщин. Всякие есть – и старые, и молодые. Ну, мы, руководители, все знаем о них, кто чем живет и чем дышит. Которую новенькую, бывает, не сразу разглядишь, а давние у нас, как на ладони. Соберутся в обед или перед сменой, судачат, бывает, выволочку кому-нибудь за глупость устроят. Словом, коллектив, он все может, на все у него право есть. И помогает многим. Однако есть и такие, которых ничем не пронять. Знаем, муж пьет, буянит, а она, дура, все его оправдывает, прощает. Спросишь, да как же ты сносишь такое безобразие? Даже не безобразие, а хулиганство, если он детей лупцует и на жену руку поднимает! А она долдонит свое: это он после выпивки, а когда трезвый, то хороший, и любит ее! Есть одна такая в моей смене. Я ей говорю: «Лизка, а ты его любишь? Ну, так бери кочергу и лупи его тоже, любя! Как он на это посмотрит!» — Нет уж, это не любовь... А все потому, что эта Лизавета так себя поставила, будто он ей великую милость оказал, женился. А он... Хуже его ни одного человека в цеху не сыщешь... – Анна Ивановна перевела дух, потом снова запальчиво, словно мы с ней спорили, сказала: – Скоро полвека, как бабам руки развязали. Каких только высот женщины у нас не достигли. А не переводятся такие, что добровольно ходят связанными. И все из-за характера, все из-за матерей, которые их так с детства воспитывали или сами пример показывали. Хоть бы эти о своих детях подумали...

Женский характер, женское достоинство! Женщина должна себя чувствовать гордой, по своим делам, по заслугам. У нее на руках дети, работа — и не какая-нибудь копеечная, а серьезная, ответственная! Да за эти заслуги ей двойная любовь от мужа положена, двойное уважение и помощь. А если нет этого, значит сама виновата, сама в служанку превратилась. — Хоть и резко говорит Анна Ивановна, но в общем-то верно.

«Почему, мама, я такая некрасивая?»

В то лето, когда целинница Даша пообещала матери приехать в отпуск со своим другом Женей, Анна Ивановна совсем извелась. В летнюю жару в ее цеху возле прессовыдувных машин, которые из расплавленного, с температурой в полторы тысячи градусов стекла делали стеклянные консервные банки, работать было изнури­тельно. А тут еще домашние хлопоты. Целых два года она не видела средней дочери, да и слова «вместе с другом» она поняла по-своему. «Замуж Дашутка собирается. И пора, двадцать два годика. Только бы парень был хороший». Гостей хотелось ей встретить, как полагается, и Анна Ивановна все свободное от работы время проводила за шитьем, стиркой, генеральной уборкой, варкой варенья.

За хлопотами Анна Ивановна не усмотрела, что творится с ее младшей Маринкой. Веселую ткачиху будто подменили. Она похудела, побледнела, по ночам втихомолку плакала в своей комнате. То, бывало, она убегала каждый свободный вечер в парк, сейчас же больше сидела дома или часами стояла на набережной против дома.

– Видно, любовь к девчонке пришла, – решила мать.

Но любовь, первая, горячая, доверчивая, пришла к Марине давно, в начале весны, а сейчас, в конце лета, эта любовь обернулась горькой обидой и страданиями. Сколько ей Слава написал писем о любви, и вдруг все! Марине даже казалось, что это горе отняло у нее молодость и в свои 18 лет она уже — старуха.

Улучив удобный момент, Анна Ивановна попыталась вызвать дочь на откровенность. Но вместо доверчивого признания девушка расплакалась и с отчаянием спросила:

– Почему, почему я такая некрасивая, мама? — Мать обомлела.

– Это кто ж тебе сказал?

– Все, все говорят об этом...

Из бессвязного рассказа дочери Анна Ивановна поняла, что с Мариной без всякой причины перестал дружить Слава. Она страшно переживала и всякое передумала. А вчера досужие подружки передали, что вся причина в том, что Марина — некрасивая. Впечатлительной девушке показалось, что об этом говорят все девчата и парни на фабрике. Вечером она ушла на берег Волги и долго грустила в одиночестве. Анна Ивановна жадно всматривалась в скуластенькое веснушчатое лицо дочери, во влажные вопрошающие глаза, гладила легкие светлые волосы.

– Дурак он, твой Славка! Разве ты некрасивая? Ты ж вылитый отец. А как был счастлив твой папа, что ты одна из всех детей на него похожа. Так и погиб с твоей карточкой в военном билете. Мне потом с фронта товарищи ее вернули. Отец тебя ни разу не видел, ты без него родилась. Отец твой был такой же конопатый, – говорила мать, нежно заглядывая в лицо измученной дочери, – а для меня не было и не нашлось лучшего человека. А я разве красавица? Приглядись-ка. Бывало, что и я терзалась этими мыслями. Но Платон Петрович много рассуждать не любил. Послушал раз и как отрезал; «Ты мне для жизни нужна, а не портрет твой печатать на конфетных бумажках. И чтоб больше об этом не слышал!»

Маринка невольно улыбнулась.

– Ну, а Славка твой красивый? – повернула мать разговор.

– Очень, – восторженно вздохнула Марина. – Высокий, широкоплечий, волосы золотистые и кудрявые-кудрявые.

Она сунула матери фотографию. Анна Ивановна вглядывалась в красивое лицо парня с маленькими сытыми глазками и думала: «Этот красавец весь тут. Большего из него не выжмешь».

– Красивый, – тоже вздохнула мать, хоть и подругой причине. – Только мысли в лице не вижу.

– Он умный, – встревожилась Маринка.

– А почему в любви тебе письменно объяснялся? Что, слов при встрече не хватало?

Маринка смутилась, об этом она не думала.

– Ну, ладно, дочка, хватит нюни распускать. И заруби себе: красота – дело редкое, от тебя не зависящее, а вот мысли и дела каждый человек волен сделать красивыми. И знаешь, как говорят в народе? Не родись красивой, а родись счастливой.

Выбор друга

Вечером Анна Ивановна пришла рассказать про Маринкину беду.

– Я бы на месте Славкиной матери так хвост накрутила своему сынку, что потом бы ни одна девчонка слезы не уронила. Подумать только: кошке игрушки, а мышке слезки. Я своим девчатам не устаю внушать: дружите, бывайте с товарищами, но не смейте зря глазки строить, обнадеживать парня, за нос его водить. А парням об этом в сто раз больше надо твердить. Расстанься этот хлюст с Маринкой по-хорошему, не посмейся над ней – все было бы на своем месте. А так и до беды недалеко...

Возмущенная и встревоженная Анна Ивановна была, как всегда, права. Многие родители не только не внушают своим детям подобных мыслей, но даже считают за честь, если их сын или дочь многих «сводят с ума». И что примечательно! Эту мысль — «не одну с ума сведет» — мы невольно, шутя, внушаем еще совсем маленьким детям, особенно красивым. Знакомая тетя или дядя встречают Сашу с матерью впервые. Ребенок с любопытством разглядывает нового человека большущими черными глазами в густых ресницах. Знакомые улыбаются и считают необходимым, прибавить:

– Ну и парень! – А глаза-то, глаза! Да, Сашок, отбоя тебе от девчат не будет. Не одну с ума сведешь. Не одна наплачется из-за таких глаз.

Вроде бы шутка. Но впечатлительный ребенок запоминает. Проходит немного лет, и подросток начинает кичиться своей красотой. А в юношеские годы он или она все свои способности употребляет на то, чтобы «сводить с ума», причинять боль и страдания одноклассникам, знакомым. Видимо, что-то подобное было и в воспитании Славы. Безусловно, до женитьбы выбор широк. Перед юношами и девушками весь мир: смотри, вдумывайся, спрашивай свое сердце и разум, выбирай, кто тебе мил, интересен, необходим на всю жизнь.

Но родители должны научить своих детей честности и благородству в поведении: не превращай свои знакомства в спорт, не бросай слов на ветер, не обещай зря. А если ошибся в выборе, объяснись честно, по-товарищески. Надо научить молодежь, что неблагородно, некрасиво, когда парень или девушка хвастают своим успехом, порочат своих прежних поклонников. Ведь вместе было пережито столько счастливых часов!

В обществе существуют правила приличия. И если человек нечаянно наступит на ногу соседу, то непременно извинится за причиненную боль. Но если этот же ««воспитанный» молодой человек причинит лютую сердечную боль своей девушке, если он оскорбит ее хвастливыми россказнями перед друзьями, то он не только не считает, что надо извиняться, но уверен, что имеет право на злословие.

Можно ли вырвать любовь из сердца?

Анна Ивановна узнала, что Маринка через подругу опять добивалась свидания со Славой, и вернулась еще более убитая.

– Ну, словами, видно, не поможешь, – решила она. – Надо искать случая.

А случай всегда найдется, если искать его. Пошла Анна Ивановна с дочерью в кино. Из «забегаловки» на углу парка молоденькая девушка вывела пьяного парня. Он ругался, падал, отталкивал и гнал девушку от себя, когда она пыталась его поднять. А та, превозмогая стыд, упрашивала его:

– Петя, милый, ну, пойдем, ну, не надо ругаться. Вот ваш дом, ну, пойдем же...

Девушка сгорала от стыда перед прохожими, но считала своим долгом отвести домой пьяного дружка.

– Фу, какая гадость! – брезгливо поморщилась Маринка. – И чего она унижается? Счастье, тоже мне!

– Да-а, – протянула Анна Ивановна, – срамота! Уж если он до свадьбы, пьяница, куражится так над ней, что ж будет после свадьбы!

– Ну, он еще может исправиться, – возразила Маринка.

– С такой подружкой? Нет. Коли до свадьбы она перед ним унижается, то потом он ее бить будет. Непременно.

– Но ведь исправляют же девушки парней! – не унималась Маринка.

– Не след девушке унижаться, вот и весь сказ. Пусть сам исправляется, если хочет ее любви. Захоти она, он гору своротит. А она вместо того на задних лапках перед ним стоит.

– Успокойся, я бы не унизилась до такого! – твердо сказала Маринка.

– Унижения бывают разные, доченька. Например, все ясно, парень не хочет встречаться, а девушка не отстает, бегает за ним. Почему же ему не посмеяться над такой? А надо всему предел знать. Насильно мил не будешь. Этой, что тащит пьяного дурня, стыдно перед всеми людьми, а той будет стыдно перед собой. А оно все одинаково стыдно.

Маринка отвернулась и закусила губу. Потом, вспыхнув, резко сказала матери:

– Ну тебя, ты уже старая и забыла, что такое любовь. Что же ее вырвешь и выбросишь, как траву?

Анна Ивановна вздохнула и ласково положила руку на плечо дочери. Она знала по опыту, что горячность человека во время спора вовсе не означает, что тот всегда будет стоять на своем. Главное, направить мысль дочери. Потом, остыв, она будет над ней размышлять вновь и вновь. А там, гляди, и правильное решение придет. Поэтому она сказала очень сердечно:

– Представь себе, Маринка, любовь можно растить, а можно и заглушить, и даже вырвать из сердца. Какой толк от такой лебеды? Не голод нынче, не война, не придется варить щи из лебеды. Ты не сердись, доченька, а подумай хорошенько...

Уроки не пропали

Анна Ивановна простить себе не могла, что проглядела Маринкину любовь, не знала даже, где и когда та познакомилась с этим «Славиком». А теперь выяснилось: в клубе, на танцах.

– Не очень это хорошо, что на танцах? – обратилась ко мне Анна Ивановна. – Зоя работала фельдшером на Сахалинском нефтепромысле, там и встретила Степана. Дашутка вот нашла себе в совхозе, думаю, и эта не ошибется.

Я высказала мысль, что лучше всего человека узнать можно в коллективе, где учишься или работаешь. Здесь он весь на виду со своими взглядами, поступками, характером. А на танцах сплошной парад. Там и злой, и добрый, и трудолюбивый, и лодырь, — все улыбаются и предстают в лучшем виде. Конечно, не всегда встретишь человека по сердцу там, где работаешь. Бывают знакомства и в клубах, и на курорте, и на танцах. Но все равно, чтобы узнать характер, надо избранника в рабочей обстановке понаблюдать.

– Словом, как говорил мой Платон Петрович, полюби меня черненького, а беленького всякая полюбит...

—Но у Марины особый случай, — сказала я, — не разберешь, танцы это или работа. Ведь Слава массовиком в клубе работает.

– Вот именно, – отпарировала Анна Ивановна. – Работа сомнительная, играй да танцуй. Узнавала я кое-что про него: кроме баяна, ничем не интересуется. А Маринка думать умеет, жадная до всего нового. Не пара он ей по всему...

Маринка была еще во власти своего чувства. Но все свободное время проводила за книгами. Клуб ее стал пугать. В ее отсутствие я взяла в руки томик журнала, который она читала. Там был роман Г. Николаевой «Битва в пути». На полях виднелись пометки, читательница была человеком вдумчивым. Меня особенно привлекла надпись, сделанная рукой девушки: «Молодец, Даша, где ты была раньше?» — Я прочла Анне Ивановне отчеркнутый текст, диалог Даши и Сергея:

«...А по-твоему, за руку взял, так обязан жениться?

– Не так ты понимаешь. Не оттого жениться, что взял за руку. А наоборот! Если всерьез не думаешь, так зачем и за руку брать?»

– Гордитесь, Анна Ивановна, ваши уроки не пропали.

Женщина просветлела. А меня радовала Маринкина улыбка. Девушка вновь стала улыбаться. Улыбка – хороший знак.

Наконец, Даша дала телеграмму о приезде. Маринка засыпала дом полевыми цветами, а Анна Ивановна все беспокоилась, как же лучше сыграть свадьбу.

– Я бы на твоем месте не старалась, – шутила младшая. – Что такое свадьба? Предрассудок. Я, например, обойдусь без нее...

– Не говори, Маринка, ты не права, – рассудила Зоя. – Свадьба– во-первых, память оставляет на всю жизнь, ведь не каждый день замуж выходишь, а во-вторых, накладывает обязательство перед людьми. В первый год нашей жизни мы со Степаном однажды разругались в пух и прах. Я уже и чемодан сложила. А как вспомнила, сколько цветов нам подарили на свадьбе, сколько хороших слов сказали, как надеялись на нас наши друзья, – и остановилась. Нам обоим со Степаном стыдно стало. С тех пор я в таких случаях за чемодан не хваталась больше.

– Верно, Зоя, свадьбу обязательно играть надо – сказала Анна Ивановна. – Впрочем, поглядим сначала на ее дружка. Заслуживает он того или нет…

Свадьба у Даши состоялась. Я была рада за свою воспитанницу, рада за хорошего человека Анну Ивановну. Большое это счастье – видеть счастливыми взрослых детей, даже если они дети знакомых.