Журнал Информ-образование

В древнерусском браке не пары подбирались по готовым чувствам и характерам, а характеры и чувства вырабатывались по подобранным парам

В. О. Ключевский (российский историк)

«НЕ СОШЛИСЬ ХАРАКТЕРАМИ»

Можно ли разделить детей?

Тесный коридорчик с голубыми панелями ведет в кабинет заведующего районо. Начальства еще нет. Ожидающие приема сидят вдоль стены на стульях, тихо переговариваются. Рядом со мной моя школьная подруга Кира, теперь она преподавательница ботаники, опытный классный руководитель. Ее второй сын, пятилетний Игорек, одетый в тяжелую цигейковую шубку, не хочет смирно сидеть и тянет маму на улицу. Кира Константиновна выходит. Я провожаю ее взглядом и невольно вздыхаю. Летит жизнь! Совсем недавно мы с Кирой были девчонками, теперь солидные дамы, мамы, и дети у нас уже большие.

Потом мой взгляд снова обращается к табличке на кабинете Нины Ивановны: «Методист по дошкольному воспитанию». За этой дверью идет прием посетителей и, вероятно, давно, потому что я не видела, кто и когда туда вошел. Слышны голоса. Мне кажутся они знакомыми, но припомнить не могу. Вдруг разговор за дверью переходит на повышенные тона, и в коридорчике становится тихо-тихо, все прислушиваются.

– Не отдам Сережку, ни за что не отдам, нет таких законов! – раздраженно выкрикивает женщина.

– А кто написал вот это письменное согласие? – насмешливо вопрошает мужской голос.

– Это ложь, фальшивка! Ты меня вынудил написать эту бумажку!

– Настоящую мать не вынудишь...

– Ты, ты!.. После этого... Я тебе никогда не прощу... – голос женщины дрожит.

– Товарищи, прекратите этот нелепый спор, что вы делаете?!

Мы слышим, как энергично и решительно вмешивается Нина Ивановна в эти пререкательства, грозящие перейти в скандал. Я представляю себе большие строгие глаза Нины Ивановны. Перепалка между супругами умолкает.

– Подумайте, о чем вы пишете в заявлении?! О разделе ваших детей! Да разве можно делить детей! Я же только вчера беседовала с вашей Светланой в садике. Спрашиваю, кого же ты больше любишь, папу или маму? Так она ответила: «И папу, и маму!»

Снова пауза. И снова голос Нины Ивановны:

– Может, помиритесь, а?

– О примирении не может быть и речи! – вскипает жена.

– Ну что за причина? – добивается Нина Ивановна. – Объясните, по крайней мере...

– Выходит, разные мы люди, – уныло констатирует муж. – Не сошлись характерами...

И грустно и смешно

Все мы, сидевшие в коридоре, невольные свидетели семейной драмы, каждый по-своему сочувствовали, сострадали неизвестным нам мужчине и женщине, их детям, которых отец с матерью хотят разделить. Каждый из нас думал и взвешивал, насколько могут ли быть серьезными причины для такой драмы.

Но странное дело. Стоило нам услышать слова «не сошлись характерами», как на всех лицах появились улыбки, а молодой человек лет двадцати пяти в полупальто, все время забавлявшийся штангенциркулем (должно быть, это был преподаватель слесарного дела), громко расхохотался.

– Старая, надоевшая песня, – вздохнула моя недавняя знакомая, школьный врач Марина Петровна.

Молодой человек насмешливо спросил:

– Любопытно, за сколько же лет они характерами не сошлись?

– Да они совсем еще молодые, – торопливо сообщила девушка в модной пушистой шапке, судя по английскому журналу в ее руках, преподавательница иностранного языка. – Я их видела. Он стройный такой, высокий...

– Ну, у молодых это еще так-сяк, – продолжает преподаватель слесарного дела. – А я вот недавно был в суде – вот это да! Разводились старики. О простых говорят: дед и бабка, ну, а эти интеллигентные были, о них говорят: старики. Лет им обоим по шестьдесят, не меньше. И тоже – «не сошлись характерами». Публика животы надорвала со смеху...

– Ничего смешного не вижу, – строго сказала Кира Константиновна, вернувшаяся с Игорьком в разгар спора. – Это, скорее, грустно. Просто вы еще молоды и не учитываете сложности этого вопроса.

– Конечно, мы еще сосунки, – иронически-серьезно соглашается преподаватель слесарного дела. – Поэтому не могу взять: прожить сорок лет и потом – на тебе – «не сошлись характерами»!

И он снова раскатился задорным смехом. Все мы опять заулыбались, соглашаясь с тем, что, это и грустно, и смешно. Однако в этот момент появился заведующий районо, извинился за опоздание, и начал прием. Я была третья на очереди, вопрос мой был предварительно согласован с заведующим, оставалось лишь договориться о сроках. Так что спустя несколько минут я уже была на улице.

Ноябрьский день в наших местах необычно тих и тепел. Бодрый упругий воздух освежил лицо. Пустой, оголенный скверик уютно освещало неяркое солнце. Захотелось присесть на заброшенную скамейку и подумать о чем-то важном, неотступно волнующем. О чем же? Да вот об этих молодых, что делят детей... Дикость! Как можно об этом даже думать? Родители для детей неделимы. Папа и мама для ребенка – одно целое. Надо называть вещи своими именами. Не делить, а осиротить детей, сделать их несчастными.

А сами молодые? Будут ли они счастливы, разойдясь, но зная, что каждый из них лишен одного ребенка. А, может быть, один останется совсем без детей? И так ли они стали чужды друг другу, что не осталось в их сердцах ничего от прежней любви, которая свела их в одну семью и подарила им двух хороших малышей?

Я не первый раз сталкиваюсь с подобными семейными драмами. И не сейчас, а уже много лет назад всерьез задумалась над истоками, причинами и следствиями таких жизненных конфликтов.

Выпускной вечер

Это был первый выпускной вечер в моей педагогической практике, и мне было весело не меньше, чем моим сияющим выпускницам. Молоденькие девушки, завтрашние воспитательницы детских садов, в светлых нарядных платьях пели и танцевали, обнимались, договаривались писать друг другу, плакали и смеялись от счастья, что завтра, наконец, перед ними откроется дверь во взрослую жизнь. А в дальнем углу зала, за сдвинутыми праздничными столами, сидела группка родителей и любовалась своими дочерьми. Наверное, каждая из матерей заметила, как грациозна стала ее девочка в танце и как взволнованно и смущено ее лицо, когда к ней склоняется и что-то шепчет ее партнер.

Большинство родительниц были еще молоды, самой старшей, пожалуй, не перевалило за сорок пять. Оркестр заиграл вальс, и я стала упрашивать женщин потанцевать.

– Не стоит смущать детей, – сказала темноволосая женщина с такими же синими, как у ее дочери, глазами. – Нам и здесь хорошо!

Я поняла, что родителей переполняли сложные чувства, которыми они делились друг с другом. Я присела рядом с синеглазой.

– А девчонки-то совсем взрослые, форменные невесты, – удивленно заметил суховатый офицер, отец Вероники. – А что, товарищи, не выгоднее ли нам сыграть коллективную свадьбу? – рассмеялся он.

– Рано еще, – убежденно сказала самая старшая, Анна Ивановна, оправляя белую батистовую кофточку. Это была Дашина мама, работница стекольного завода.

– А кто теперь спрашивает? – сверкнула темными глазами Галина мать. – Выйдет – и все тут!

– Это в восемнадцать-то лет не спрашиваться? – недоверчиво переспросила Анна Ивановна и покачала головой.

– Я больше всего боюсь, чтобы моя не выскочила раньше времени, – заволновалась вдруг Неллина мать. – У меня их трое, всех хочется до дела довести, особенно дочку. Ей ведь отец-то неродной. А я мечтаю, чтоб она институт окончила.

– Да и я не сторонница ранних браков, – вмешалась моя соседка. – Они еще подружек путем раскусить не могут, не то, что мужа выбрать.

– Ну уж, суженого конем не объедешь, – сказала и почему-то горестно вздохнула худенькая женщина в деревенском белом платочке.

Голоса смешались:

– Глупости, всяк кузнец своего счастья...

– Поработает годочка два, узнает себе цену. Пусть выходит...

– Да как сказать, что лучше...

Я ловила себя на мысли, что раньше мне не приходило все это в голову. А жаль. Хорошо бы поговорить об этом с девушками...

– Выскочить-то можно, да как бы потом не заплакать горючими слезами, – сказала Раина мать, поворачиваясь к соседу.

Мужчина на минуту задумался, вздохнул и стал шарить по карманам в поисках папирос.

– Морока с этими девчонками, – покачал он головой, – хорошо, что остальные у меня парни.

Все рассмеялись. Так шутливо и серьезно беседовали родители, обсуждая, кого легче вырастить – сына или дочь? За кого девушке лучше выйти замуж – за ровесника или за мужчину постарше, за студента или человека определившегося, обеспеченного?

– А как вы считаете? – обратилась ко мне синеглазая соседка.

Помню, мне тогда было очень весело. Я слушала разговоры родителей, не испытывая внутренней тревоги, потому что сыну моему было всего пять лет, а дочери — три года. И ответила я так, как рассуждали мы в свои студенческие годы: за кого угодно, лишь бы быть счастливой.

– А что же надо сделать, чтобы дети стали счастливыми? – требовательно спросила меня молчавшая до того Юлина мама.

Позднее я поняла, что требовательность в ее голосе была продиктована тем уважением и доверием, которые испытывают все родители, говоря с педагогами – людьми, которые учат и воспитывают их детей. Кто же еще, как не педагог, может и должен ответить на подобный вопрос. Но в ту минуту я просто растерялась и даже обиделась. И кто знает, чем бы кончился разговор, если бы не Анна Ивановна.

– Ну, хватит допытываться, собрание, что ли, у нас! – сказала она, заметив, очевидно, мое смятение. – Пора и поплясать!

От этого вопроса не уйти

Хотя в тот раз все обошлось благополучно для моей педагогической репутации, реплика Юлиной матери глубоко задела мое самолюбие. В самом деле, от этого вопроса не уйти. И я поняла, что от меня требуется не только преподавать курс языка и литературы, но и помогать моим ученицам и их родителям разобраться в чем-то очень сложном, очень тонком и важном, в чем я сама далеко еще не разобралась. Позже мне также стало ясно, что время бежит быстро и скоро передо мной встанут те же волнующие вопросы, потому что я не только учительница, но и мать.

С этого выпускного вечера я стала внимательно присматриваться к тому, как воспитывают детей в семьях, в которых мне доводилось бывать по долгу классного руководителя, воспитателя и в силу дружбы с моими питомцами и их родителями. Меня стало волновать и глубоко интересовать, как готовят родители молодых людей к будущей семейной жизни и какие получаются результаты.

Я всегда считала себя счастливым педагогом в том отношении, что мои ученики были искренни и откровенны со мной, а по окончании школы искали случая встретиться, чтобы поделиться своими радостями и горестями, обсудить непростые вопросы взрослой жизни, посоветоваться перед крутым жизненным поворотом. Их судьбы то радовали меня, то тревожили. Как тяжело бывало видеть печальное, разочарованное лицо бывшей ученицы, три-четыре года назад сиявшее радостью и верой в счастье. И главное, полученная профессия, как правило, приносила им полное удовлетворение, успех, а вот в личной жизни нередко разыгрывалась драма или даже трагедия. Кто же виноват?

Ясных ответов не было. Да и могут ли они быть? Жизнь сложна и соткана часто из видимых и невидимых противоречий. В одних и тех же условиях люди поступают по-разному, неодинаково складываются и их судьбы. Но с каждым годом мне становилось все яснее, что существует прочная связь между благополучной семейной жизнью моих бывших воспитанников и тем воспитанием, которое они получили в своих семьях в детстве и юности. Уклад семьи, взаимоотношения родителей невольно перенимается детьми. Ведь ближе всего они знают родной дом и проводят в нем в детстве и юности самое большое количество времени.

Как помочь матери?

Разумеется, сталкиваясь с бедой, я старалась помочь моим младшим друзьям, — в меру сил, разумения, опыта. Иногда добрый совет приносил плоды, иногда пропадал втуне. Нередко я сама становилась в тупик, не зная, что и как подсказать. А сцена в районо у Нины Ивановны меня как-то особенно взволновала. Я вспомнила, что до сих пор не ответила матери одной из моих учениц в педучилище. Письмо Агриппины Семеновны о неудачном браке старшей дочери Вали не стало для меня новостью. Печальную историю я узнала раньше из писем самой Вали и ее подружки Зоси. Мать сообщила мне только последнюю новость, что Валя окончательно порвала с мужем и уехала в Сибирь на стройку. О смерти внучки она не писала, а может быть, даже не знала.

Агриппину Семеновну тревожила не только судьба Вали. Подрастала вторая дочь Рита. И суть письма этой женщины сводилась к вопросу, как уберечь младшую дочь от этой же беды. Агриппина Семеновна ждала от меня помощи, совета, а я вот уже несколько дней ходила под впечатлением прочитанного, но не знала, как ответить. Да и можно ли что-то советовать в такой ситуации? Агриппина Семеновна живет в селе. Рита уже старшеклассница. Условия их домашней жизни мне известны лишь понаслышке. С самой Агриппиной Семеновной я дважды встречалась в бытность преподавателем педучилища. Не все в ее отношении к Вале показалось мне тогда правильным. Судить же о человеке по двум мимолетным беседам рискованно: можно ошибиться. С другой стороны, Валя и Зоя открыли мне многие подробности несчастливого замужества Вали. Разве нет вины Агриппины Семеновны в Валиной беде? 

Трагедия Вали Р-ко 

Согласие на брак Валя дала легко, необдуманно, после короткого знакомства. Еще до свадьбы она беззаботно утверждала: «Не уживемся — разойдемся, как в море корабли». Развод ей представлялся чем-то совсем не страшным. Решение выйти замуж возникло у Вали летом, после экзаменов в педучилище. В чемодане лежали два документа: аттестат зрелости и диплом воспитательницы детского сада. Хотелось самостоятельности, хотелось быть полной хозяйкой своей жизни. А тут случайно подвернулось знакомство с Борисом. В одно из воскресений Валя и Зося возвращались с купания из-за Волги. У парка их окликнул высокий мужчина лет тридцати трех в форме речника. Это он сегодня помог девушкам сесть на переполненный речной трамвайчик, а сейчас настойчиво приглашал погулять в парке. Зося отказалась, а Валя согласилась.

Через неделю Борис объявил, что думает жениться и ищет жену. А еще через неделю он сделал Вале предложение и поторопил с ответом. Зося очень огорчилась за подругу. Они были ровесницы, обеим сравнялось по девятнадцать, вместе учились, вместе рассчитывали уехать работать. На днях им вручат назначения — и в дальний путь. И вдруг Валя изменила их мечте.

– Ах, Зосенька, надоели всякие советы, наставления! Ужасно хочется пожить самостоятельно, – щебетала Валя. – Что я теряю? Борис обещает устроить на работу здесь, клянется одеть, как куколку!

– Счастье большое! – резко оборвала Зося. – До будущего года тут ни одного нового детского сада не будет, насчет работы ничем он тебе не поможет, а оденешься ты и сама на свою зарплату. Он же тебе не пара, чуть не вдвое старше...

– Глупости, – отмахнулась Валя, – зато он будет дорожить мной всю жизнь.

Борис приходил каждый вечер, отнимал у Вали книжку и уводил в кино.

– Никогда не спросит, что мы читаем, чем живем, что делаем, – недоумевала Зося. – И чем он Вальку приколдовал?

Вскоре Зося уехала по назначению в один из детских садов на Волго-Дон. Из писем подруги она узнала, что Валя вышла замуж, что ей как будто хорошо. Затем письма стали приходить реже, и была в них какая-то тревожная нотка. А потом письма перестали приходить. Через год Зося приехала в отпуск и первым делом побежала к подруге. Валю было не узнать. Не веселая, яркая щебетуха, а похудевшая грустная женщина встретила Зосю. Трудно было поверить, что девушка за год может так перемениться. Зосе стало даже неловко за свое нарядное платье и цветущий вид.

– Устаю с дочуркой, – указала она на болезненную девочку. – Не сбереглась. Упала в погреб, родила семимесячную. Сколько муки приняла, пока выходила... Теперь в ней вся моя жизнь.

Оказалось, что Валя не работает, что Борис с ней груб, часто ссорятся. Она донашивала все свои вещи, ничего нового не купила, потому что муж любил выпивать, и денег не хватало. Валя сказала подруге, что матери она ни о чем плохом не пишет, не хочет полу­чать упреки. Утешать Валю было трудно. Зосе стало ясно, что семейная жизнь подруги не удалась. А спустя еще год Зося получила от Вали такое письмо:

«Дорогая Зоська! У меня большое несчастье: умерла дочурка. Если б ты знала, что я пережила. Когда я с ней лежала в больнице, Борис даже не навестил нас ни разу. Этого я ему никогда не прощу. В общем, загубила я свою жизнь. Ведь мы не любили друг друга. Он мне как-то признался, что мечтал познакомиться в первый вечер не со мной, а с тобой. Видала, какой подлец! А в последнее время изводил меня упреками, что я жить не умею, делать ничего не умею, и даже, стыдно признаться, грозил побить. Брошу его и уеду на Братскую ГЭС. Хочу работать и жить среди хороших людей...»

Жизнь хорошей способной девушки оказалась искалеченной. Кто виноват, что Валя попала в руки мерзавца, бесчестного человека? Видимо, сама Валя во многом повинна. А раз так, значит, и мать виновата: не привила она девушке твердых нравственных устоев, не научила хоть в какой-то степени разбираться в людях, отличать искренность от лицемерия. И мы, педагоги, виноваты. В школе ей за десять лет об этом ни слова не сказали. А потом в педучилище два года всему учили, только о собственной ее личной жизни боялись и стеснялись говорить.

Конечно, не пропадет Валя. Устроится на работу, она девушка трудолюбивая, энергичная. Время затянет душевную рану. Но уже никогда не вернется к ней девическая веселость, душевная доверчивость к людям. И кто знает, достанется ли ей после пережитого то личное счастье, которое требуется каждому человеку, как воздух, как свет.

Мнение народного заседателя

Так я сидела и раздумывала о Вале, ее матери, о Зосе, которая недавно навестила меня. Я чувствовала, что ответить Агриппине Семеновне пока не могу. Отписка никому не нужна. А чтоб подсказать что-то полезное, нужно быть в этом убежденной. Я не заметила, как ко мне подошла Марина Петровна. Став недавно школьным врачом, она всех педагогов называла коллегами. Почему-то ей нравилось это редко употребляющееся слово.

– Мечтаете, коллега? – улыбнулась она и похвалилась только что купленной рыбой.

Но красавец судак не отвлек меня от моих мыслей.

– Да вот все думаю о тех, о молодых... – сказала я как-то неуверенно, наверно, потому, что мы с Мариной Петровной были еще мало знакомы и до откровенности никогда не доходили.

– Вон вы какая впечатлительная, – удивилась она и присела рядом. – Бросьте, не думайте, за всех не напечалишься. Я за восемь лет в суде всякого наслушалась.

Теперь удивилась я.

– А что общего между вами и судом?

– О, да я уже восемь лет народным заседателем и, знаете, порой кажется, что счастливых семей вообще нету... А, да ладно, не стоит об этом, – устало махнула она рукой и невесело улыбнулась. – Давайте о чем-нибудь более отрадном...

– Нет, погодите, неужели можно оставаться равнодушным, когда молодые расходятся? – торопливо спросила я и вдруг, сама не знаю почему, рассказала Марине Петровне историю Вали и смысл письма ее матери. Марина Петровна долго молчала, глядя в какую-то точку на земле, укрытой желто-зеленым ковром тополевых листьев, потом вздохнула, сказала раздумчиво:

– Мерзкая штука, когда девушка попадает в лапы негодяя. Но если бы это был единичный случай. Сколько аналогичных фактов я разбирала! – она помолчала, а затем заговорила чуть виновато: – Пожалуй, вы правы, пригляделись мы к этим явлениям, притерпелись, вроде без того и жизнь не жизнь. К нам в суд приходят с жалобами даже с заводов. Знаете, сколько травм на производстве случается от этих семейных неурядиц? После домашней «схватки» является человек на работу душевно разбитый, измочаленный. Отсюда рассеянность, которая ведет к травме. Впрочем, это тема не для разговора на скамейке. Как-нибудь в другой раз подробно поговорим. А хотите, приходите в пятницу, на той неделе, к нам в суд. Будем слушать одно дело о разводе, насколько я знаю, вас оно заинтересует... А сейчас пойдемте, пора...

Мы вместе направились к автобусной остановке. Я чувствовала, что моя собеседница тоже взволнована, но по неизвестной мне причине ушла от разговора, а может, просто отложила его, чтобы лучше обдумать. Однако даже несколько ее реплик свидетельствовали о прочно сложившемся мнении. Мне бы стоило познакомиться с взглядом врача и народного заседателя. Но что поделаешь, не хочет говорить человек.

На углу парка мы попрощались.

– Так приходите! – еще раз напомнила она.

Я кивнула в знак согласия и быстро пошла к павильончику на остановке.

Неужто можно так ошибиться в человеке?

Оттуда мне навстречу шагнул высокий молодой человек в синем плаще. Это был наш бывший сосед по общежитию Вадим Н. Лицо его показалось мне бледным и утомленным.

– Не болеете? – участливо спросила я.

– Нет, здоров, – сказал Вадим и неожиданно порозовел от смущения.

– По каким делам в наших краях?

– Да так, в районо заходил, – нехотя проговорил Вадим и отвернулся.

И в ту же секунду я все поняла: и знакомый голос в кабинете Нины Ивановны, и имена детей – Светлана и Сережка. Значит, там были Вадим и Галя. Я вспыхнула от стыда. Да, стало ужасно стыдно: я слышала, хоть и невольно, такой скверный, бесчеловечный по отношению к детям и друг к другу разговор Вадима с Галей. Даже не разговор, а открытую ссору, причем — на людях. Или они совсем перестали уважать себя?

Я подумала, что было бы гораздо лучше не встречаться с Вадимом, чтобы не знать, что в районо был именно он. Нет ничего хуже на свете, чем разочароваться в человеке. Невозможно было поверить, что именно Вадим мог принудить Галю написать заявление об отречении от детей, а потом предъявить эту бумажку в качестве доказательства ее бессердечия. Это ведь низость. Или я просто не знала его? Но неужто можно так грубо ошибиться в человеке?

Все это пронеслось в голове в какие-то считанные секунды. А на смену этим мыслям пришла другая: оставить в беде Вадима и Галю нельзя. Кто удержит их от рокового шага, если не все еще потеряно? Мы ведь были дружными соседями, да и они же хорошие люди. Раньше я была в этом уверена, почему же надо вдруг изменить свое мнение, на каком основании? Нет, надо пригласить их к нам в гости, решила я, но некоторое время никакого подходящего повода придумать не могла. И вдруг меня осенило.

– Послушайте, Вадим, у нас хорошая новость, – сказала я как можно приветливее. – Купили замечательный телевизор.

– Да? – безучастно-любезно отозвался он.

– Но муж говорит, без вашей помощи ничего не выйдет. У нас нет автотрансформатора. Вы не могли бы что-то сделать?

– Что ж, охотно помогу, – как всегда, согласился Вадим.

– Вот и прекрасно. Приходите в воскресенье с Галей на чай, посмотрим новый фильм...

К остановке подоспели два автобуса. Вадим вскочил в первый и помахал рукой то ли в знак согласия, то ли наоборот. Я тоже села в автобус. Так приедут они или нет?

Как это начинается

Мы познакомились с Галей и Вадимом в то лето, когда переехали в наш город и получили на первых порах комнатку в заводском общежитии. Комнатка была высокая и светлая, но слишком мала для нашей семьи. Мы с трудом втиснули три кровати, а остальные четыре сдали коменданту на склад. Стол кое-как уместился в коридорчике. Из-за этой тесноты мы все предпочитали свежий воздух. Дети даже радовались. Старший сын пропадал в библиотеке, дочь гуляла с подругами, а младшие целыми днями носились за кузнечиками в пышном и пыльном степном разнотравье. А я устраивалась на каменном крылечке с книжкой или шитьем. Но одной мне посидеть почти не удавалось. Обязательно кто-нибудь составлял компанию. Чаще всего ко мне приходила Галина няня, Митревна, высокая суровая старуха в старомодной длинной темной юбке и широкой кофте.

– Не ладят наши молодые, – вздыхала она, усаживая Светлану на крылечко. – Надысь опять поскандалили.

– Из-за чего же они не ладят?

– Хозяйка из нее плохая, вот он и лютует (Митревна приходила только на день понянчить девочку). А вчерась в тиятр аль в кино она его звала, а он уперся и ни в какую.

С Митревной говорить интересно. Женщина она неграмотная, но много повидавшая на своем веку, приметливая и памятливая. Однако сейчас она о былом говорить не будет, это я уже знаю и потому поддерживаю начатую ею тему.

– А Вадим помогает Гале? Она ведь работает.

– Нет, милая, нет, – качает головой Митревна, – да в ваших квартерах и мущинских делов-то нет, бабам и то делать нечего.

– Как нечего? – удивляюсь я. – Женских дел не переделаешь.

– Э, милая, – машет рукой старуха, – а как же мы управлялись. И в поле, и со скотиной, и пряли, и ткали. А детей-то было по восемь да по десять душ.

Мне не понять, как управлялась Митревна со всем хозяйством и вырастила при этом восемь детей, сохранив бодрость и здоровье в свои семьдесят пять лет. «Наверное, – думаю я, – когда во всех квартирах будет газ и водопровод, когда стиральные машины будут сами стирать, когда в кулинарных магазинах престанут брать втридорога за выпотрошенного судака, когда женщины будут работать половину рабочего дня, чтобы успевать следить за детьми и за собой, – словом, через какое-то число лет те, другие, новые женщины так же не смогут понять, как мы успевали работать на производстве, в школе, убирать квартиры, бегать за покупками, варить, печь, стирать, растить детей и заниматься общественной работой».

Но мне трудно втолковать Митриевне, что Гале обидно все свободное от работы время возиться с кухней и ребенком, тем более, если Вадим в это время играет в шахматы или читает. Семейные дела Гали не были для меня секретом. Молодая женщина снова готовилась стать матерью и часто прибегала за советом.

– Подумайте, Вадим не хочет второго ребенка, а разве он нам помешает?! – волновалась она.

– Что ты, Галочка, разве можно бояться детей? А почему он не хочет?

– Он говорит, я и с одной не справляюсь.

– А может, вы ему внимания мало уделяете?

– Эгоист он, вот что. Белье в прачечную отдавать не велит. Говорит: «Много ли у нас белья?» Возьму котлет готовых или пирожков, не ест. Говорит: «До женитьбы столовское надоело». А где у меня столько времени? Да и не люблю я этой бессмысленной кухонной возни.

И молодая женщина горячо доказывала, как она любит свою фельдшерскую работу, как много у нее интересных наблюдений. А времени не хватает. Так неужели она не может хотя бы изредка освобождаться от кухни и от стирки?

Странно, почему Вадим не понимал Галю. Сам он гордился своей профессией электрика, был на хорошем счету на своем железобетонном заводе. И дома не любил сидеть сложа руки. У соседей то и дело портились выключатели, утюги, плитки, и Вадим никому не отказывал. Почему же он не хотел помочь жене? Как он ни был занят, у него всегда оставалось время и для шахмат, и для волейбола. А по вечерам, когда звезды зажигались в нежном летнем небе, Вадим выводил на баяне свои грустные мелодии, сидя в одиночку на крылечке.

А Галя то бежала с сумкой в магазин, то варила, то купала ребенка, то возилась с бельем. И уложив дочку, усталая, уже не выходила на крыльцо, а без сил валилась на постель. Когда у Гали родился Сережка и они еще лежали в роддоме, Вадим все вечера возился с инструментами. Он смастерил недурную детскую коляску для сына.

«Значит, не против сына, – думала я. – А жену огорчал!»

В эти дни Вадим вообще был общительнее и веселее. Ему хотелось сказать что-то хорошее о Гале и выяснить спорное.

Что говорят молодожены

– Понимаете, я хочу жить самостоятельно, ни от кого не зависеть, даже от Галиных родных. Поэтому требую некоторой экономии в семье. А Галя не умеет деньги считать, до сих пор тянет с матери, с бабушки. Говорит мне, что она чуткая, любит мать и бабушку, а сама тянет с них последнее...

Смотрела я на тонкое лицо Вадима и никак не могла согласиться, что он эгоист и грубиян. И сама супружеская пара как бы удачная. Оба молоды, здоровы, красивы, хорошие специалисты, квартира есть, любят друг друга и детей. Что же еще им нужно для полного счастья? Как-то я задала этот вопрос Гале.

– А вы знаете, как много зависит от разного воспитания?

– Да какое там разное, Галочка? Росли вы в одно время, учились в одинаковых школах.

– Все так, и все равно воспитание влияет на характеры. Вы меня не убеждайте. Хотите, я вам объясню, честно, самокритично? Вадим вырос в большой рабочей семье, где все умели работать на совесть и жить по средствам. Вадим часто бывал у отца на заводе, а вот театр его не интересовал. Он с детства видел, что у отца и матери обязанности строго разделены, и считает это для семьи единственно правильным. Строгость, деловитость, аккуратность, мне кажется, прямо с ним и родились.

А я была единственной дочкой и внучкой. Мама моя рано овдовела, считала себя неудачницей в личной жизни. Работала она художницей на ткацкой фабрике, хотела полной свободы, поэтому бабушка взяла меня к себе. Любила меня бабушка безмерно, хотя я была капризной и шаловливой. Бабушка не ругала меня за чтение в постели до ночи, за частое посещение кино, ходила со мной на все новые спектакли, шила мне обновки. Вокруг меня всегда были подруги, и бабушка радовалась шумной компании, моему общительному характеру, литературному вкусу, хорошим, отметкам. Мама находила бабушкино воспитание отличным.

А вот Вадима бабушка сразу не взлюбила и считала, что он мне не пара. Только я и слушать не хотела. Вышла, конечно, замуж, и сразу началось. Уехали мы сюда, устроились на работу, а денег вечно не хватает. Сама не пойму, почему. И во всем у нас раздор. Он привык рано вставать и мне даже в воскресенье не даст полежать. В театр и кино его не вытащишь. Будет сидеть со своими катушками, проводами, железками. Заикнись я о платье, а он сразу: «Да куда их столько, не солить же!» Он матери регулярно деньги посылает, раз в месяц. Ну что ж, ей нужно. А у моей бабушки пенсия хорошая, ей много ли надо, она, наоборот, мне присылает ежемесячно. Опять он сердится: «Зачем принимаешь?» Стоит бабушке к нам приехать, еще хуже становится...

Да, на каждое дело можно с разной стороны поглядеть. Гале бабушка кажется доброй и щедрой, а Вадиму в бабушке видится посягательство на его самостоятельность и порядки в его семье.